мать, за которой по пятам, шаг в шаг, следовал господин Ф. Настасья удивилась тому, что они идут именно таким порядком. По её мнению, руководитель ОСБ должен был бы следовать первым. Но потом она заметила, как её мать что-то раз за разом повторяет, обращаясь к создающим для них препятствия людям. И те будто растекаются в разные стороны, освобождая им с господином Ф. дорогу.

— Маша! — крикнула Настасья. — Помоги Максу!

И та явно расслышала её слова, но в ответ лишь коротко качнула головой, словно бы говоря: я ничего не могу сделать.

И Настасья не стала терять время на то, чтобы снова к ней взывать — перевела взгляд на своего жениха.

За прошедшие несколько мгновений с Петром Петровичем Зуевым произошли перемены. Во-первых, с головы его был теперь сброшен капюшон. Наверняка Макс постарался. Голова обновленного Зуева оказалась начисто лишена растительности; то ли лысым был донор экстракта Берестова, который ввели бывшему директору зоопарка, то ли у Петра Петровича осталась эта черта после пребывания в ипостаси безликого. Во-вторых, Макс отвел в сторону плакат, который Зуев держал — но не отобрал его, не бросил на крышу. Вместо этого Настасьин жених просунул под этот плакат левую руку и проделывал там какие-то манипуляции, разглядеть которые Настасья не могла. Зуев при этом по-прежнему стоял неподвижно, и его открывшееся лицо отображало полнейшее равнодушие ко всему происходящему.

— Настасья! — услышала девушка голос своей матери. — Беги оттуда! Ради Бога, беги!

Голос Маши выражал абсолютное отчаяние. Но девушка даже не посмотрела туда, где находилась сейчас её мать. Будто зачарованная, Настасья наблюдала за тем, что проделывал Макс.

Он явно что-то закрепил на руке бывшего директора зоопарка, а потом вскинул свою правую руку, в которой сжимал маленькую вещицу, напоминавшую автомобильный брелок. И тут к нему протиснулся Сашка — крепко схватил Макса за запястье правой руки. А потом что-то спросил — слишком тихо, чтобы Настасья могла его слова разобрать. Но зато ответ Макса она прекрасно расслышала — тот выкрикнул зло и отрывисто:

— Двадцать секунд, самое большее!

И подбородком указал на что-то, находившееся на теле бывшего директора зоопарка.

Сашка разжал пальцы, и Макс тотчас же надавил на брелок — который оказался отнюдь не автомобильным. Раздался резкий, свистящий звук, от которого у Настасьи — хоть она совсем даже не рядом стояла — разом заныли все зубы. И одновременно с этим звуком до девушки долетел запах: вонь горелой плоти и жженой кости.

И тут лицо Зуева наконец-то утратило своё флегматическое выражение — на нем отобразилось неестественное, словно бы удивленное страдание. А потом бывший директор зоопарка завопил — пронзительно и протяжно, словно бы персонаж какого-нибудь старинного фильма ужасов, какие Настасья смотрела когда-то вместе со своим отцом, изображавшим её деда.

И одновременно с наивысшей нотой этого вопля рука Зуева отваливалась и бескровным обрубком упала на крышу. Вместе с плакатом и с каким-то устройством, которое на этой руке закрепили и прикрыли обычным листом ватмана для камуфляжа. Блестящий браслет отсек эту руку примерно на уровне середины предплечья — срезал начисто. "Лазерный скальпель", — прошептала Настасья. Только теперь до неё дошло, какие именно манипуляции произвел её жених: закрепил браслет-скальпель на руке бывшего директора зоопарка. Выше того устройства, которое на этой руке находилось. И снять которое, по-видимому, не представлялось возможным.

А в следующий момент Макс поднял отсеченную руку Зуева и с размаху метнул её в гигантский раструб вентиляционного продува. После чего две вещи произошли одновременно: раздался звук взрыва и стальная заслонка продува опустилась резко, словно нож гильотины.

Эпилог

Февраль — март 2087 года

1

Берестов Максим Алексеевич, реальный возраст которого приближался к тридцати пяти годам, хоть он и выглядел юношей, де-факто стал третьим президентом биоинженерной корпорации "Перерождение". Пусть даже де-юре и считался вторым. И уже полтора месяца, как он занимал кабинет на сорок четвёртом этаже головного офиса корпорации. Кабинет с панорамным окном, выходившим на Финский залив.

В марте погода в Санкт-Петербурге всегда стояла сырая, промозглая — это Макс помнил ещё со времён своего детства, проведенного в столице Евразийской конфедерации. И сейчас он наблюдал, как дождевые струи прямо-таки размазывало ветром по сверхпрочному, армированному оконному стеклу. Возникала полная иллюзия, будто дождевые капли падают вовсе не вниз. Некоторые из них перемещались во стеклу вбок, стремясь к боковым откосам огромного окна. А некоторые и вовсе выворачивали вверх — вопреки закону всемирного тяготения. И ползли, хоть и медленно, под ажурный козырек окна.

Из-за густых темно-серых туч, обложивших небо, рассвет в ту мартовскую пятницу словно бы и не наступил. И в кабинете Макса горел свет — из-за которого он почти не мог разглядеть панораму города, раскинувшегося внизу.

Зато в оконном стекле Макс видел сейчас свое собственное отражение. Темноволосый, темноглазый, с гладкой матовой кожей — он куда больше походил на героя какого-нибудь старинного сериала для подростков, а не на президента глобальной инновационной гиперконкурентной компании, от усилий которой зависели сегодня жизни чуть ли не всех, кто населял Евразийскую Конфедерацию. Да что там: от разработок «Перерождения» зависело благополучие половины Евразийского материка. И это еще — по меньшей мере. И первым лицом в такой компании почти наверняка должен был сделаться кто-то, имевший хотя бы солидный вид — не такой, как у её нынешнего президента. Так что Макс от оконных стекол отвернулся и громко произнес:

— Занавесить окно!

После чего шторы в его кабинете стали медленно, бесшумно сдвигаться — пряча от взгляда президента корпорации и его собственное отражение, и мокрые дорожки на стекле, оставленные обезумевшими дождевыми каплями. Когда Макс только-только занял этот кабинет, то решил: будет неплохо, если его отец оснастит тут всё приспособлениями умного дома.

«Наш с Дениской отец», — тут же поправил сам себя мысленно Макс. И воспоминание о погибшем брате вызвало у него болезненный спазм в горле. Так что даже пришлось откашляться. Он и сам не ожидал, что до такой степени будет по своему брату-врагу тосковать. А профессора (Фила — Филиппа Андреевича Рябова) так и не привыкнет видеть с Денискиным лицом.

Да, теперь с этим несусветным обманом было покончено. Филипп Андреевич Рябов подписал полное признание в присвоении чужой личности. Но, поскольку экстракция Дениса Молодцова была произведена уже после смерти, уголовное преследование Филу не грозило. Он всего лишь вынужден был покинуть пост президента "Перерождения". И ему надлежало возместить все денежные суммы, полученные им в качестве первого лица глобальной корпорации. Но — угрызений совести Макс